Массовое общество подарило нам три формы таких утопий: социалистическую, националистическую и демократическую и, соответственно, поползновения претворить их в практику. И если уровень личной «физической» свободы при них очень разный, то степень покушения на свободу мысли едва ли сильно отличается, поскольку в основе каждой из них лежит стремление «сказку сделать жизнью». Желание устроить «как надо» всегда предполагает некоторую операцию над человеческими мозгами.
Слышал, что в гитлеровской Германии один еврей, укрываемый женой-немкой где-то на чердаке, не имея иного занятия, целыми днями слушал радио и будучи, таким образом, знаком с тогдашней пропагандой лучше любого другого, написал о ней книгу, где исчерпывающим образом разобрал ее приемы и методы. Попав с США, эта книга вызвала у людей, причастных к СМИ, некоторый шок, поскольку все было очень узнаваемо. Охотно верю, поскольку и «невооруженным ухом» сходные черты «однозначной» пропаганды хорошо уловимы.
Разумеется, между практикой режима и его идеологией могут быть значительные «ножницы», как это имело и имеет место в «демократиях». Прежде всего потому, что эти режимы либо не создавались в результате «разового» переворота, либо создавались, но задолго до эпохи «восстания масс» (в отличие от социалистических и националистических, которые прямо ей сопутствовали), когда соединения утопии с «материалом» не могло иметь места.
Не берусь точно определить, когда именно практика «демократий» стала приобретать «религиозные» черты. По-видимому, это было в значительной степени стимулировано установлением «нового мирового порядка» после Второй мировой войны, но до конца 50-х годов режимы эти оставались еще совершенно нормальными – «светскими», настолько нормальными, что с современной («религиозной») точки зрения они кажутся чуть ли не «фашистскими». Что-то начало меняться в 60-х. А лет 20 назад можно было уже вполне определенно говорить о сложившейся «религии прав человека», создатели которой, отвергая Господа, претендуют, тем не менее, на его прерогативы.
Вещи и понятия, достаточно условные, имеющие конкретную сферу действия, стали вдруг приобретать черты «богоданности» и, соответственно, «сакральный» смысл. Я, например, привык считать, что в основе международного права лежит гос.суверенитет, который в любом случае является первичным, и международная норма выше национальной только тогда и в том случае, когда и если г-во добровольно заключает соотв.соглашение. Но вот несколько лет назад беседовал с одним видным юристом, и обнаружил, что это совсем не так. «Ну как же, - говорю, - если Китай завтра решит, например, выйти из ООН и будет вести себя вне согласия с ее принципами, то кто ему что сделает? – Ну, это все равно, что вы меня ударите и убежите – вас не накажут, но право будет нарушено». Я все пытался уяснить, откуда взялась, с какого Неба свалилась та «свергосударственная» инстанция, законы которой священны и действуют вне зависимости от воли держав. По нему выходило, что если однажды в каком-то году собрались какие-то представители и подписали какую-то декларацию, то она вроде как и есть такая инстанция «на все времена». Мысли о том, что изменятся обстоятельства, лет через 20-30-40 съедутся другие представители, подпишут другую или просто отменят эту, он категорически не принимал.
Действительно, чтобы не допускать сомнений в существовании в качестве источника права некоего «мирового сообщества», как и в существование вообще всяких ранее никогда не известных человекам их «прав», в это надо только ВЕРИТЬ. Почему и кажется, что мы имеем дело с альтернативной религией, типа той, что представляла собой в зрелом виде коммунистическая идеология. Положим, те, кто не верят в Бога, тоже испытывают потребность во что-то верить. Пусть бы и верили, но когда тебе говорят: «Ах - ты, сволочь, не веришь!?», это, согласитесь, раздражает. И удручает, конечно, готовность людей творить себе кумиров из абстрактных понятий, людьми же придуманных.
Ну, не верю я – ни в «разделение властей», ни в «верховенство права». Не бывает этого. Все в этом мире совершается через людей и их отношения между собой. Закон не может быть выше власти, т.к. его устанавливает власть, а не наоборот, и другого источника он не имеет. Да, пока закон действует, ему могут подчиняться и президент, и парламент, и даже монарх. Но действует он только до тех пор, пока они не сочтут нужным его изменить. Если власть действительно меняется, приходит другой состав парламента – и принимает новый закон. Потому так смешны оговорки конституции насчет того, что такие-то ее статьи «не подлежат изменению». Или кто-то думает, что 6-я статья конституции СССР исчезла потому, что в 1977 г. забыли прописать ее «неизменность»? Никто не в силах помешать людям сделать то, что они хотят. И никакого «права», стоящего выше принимаемых людьми законов, в природе не существует.
Власть же на самом деле неделима. Это же не президент, министры и депутаты. На деле это всегда власть сложившегося в обществе господствующего слоя – не нескольких сот профессиональных политиков, и не всей совокупности элитных слоев (нескольких миллионов человек), но довольно большой общности наиболее видных лиц, достигающей в крупных странах нескольких десятков или даже сотен тысяч человек. В современном мире он консолидируется вокруг определенной идеологии, которая влияет и на различия в его «профессиональном» составе. Но в любом случае это те люди, которым при данном режиме занимают высшие позиции. В Совдепии это была «номенклатура», в западных странах – совокупность сложившихся политических кланов, крупных собственников, слоя ведущих «инженеров душ» и т.п.
Кто-то вот писал, что демократия обеспечивает «мирную смену правящих элит». Но элита не меняется выборами. И вообще не меняется «мирным путем», во всяком случае, при жизни одного поколения. Она истребляется или устраняется всегда насильственно – при завоевании или революции (или же меняется в силу естественных процессов очень медленно, на протяжении десятков лет). Поэтому, скажем, в США обе партии – равно партии власти. Какая бы из них не победила на очередных выборах, положение никого из членов господствующего слоя не пошатнется, никто не лишится источника своего благополучия. Вот если бы к власти там вдруг пришли коммунисты – власть (и элита) сменилась бы радикально, нацисты – тоже очень сильно. Но такое там невозможно: власть себя устроила очень надежно. (Один случай смены власти выборами, правда, был – в 30-х в Германии, но именно поэтому шансов повторится практически не имеет).
Идеальная схема предполагает, что на всех трех «ветвях» расселись «просто люди», которые должны во избежание злоупотреблений, происходящих из человеческих слабостей, друг друга контролировать. Но «просто людей» там не бывает – это представители установленной в стране Власти. Никакого реального смысла в «разделении», коль скоро все «ветви» заполнены людьми одной и той же общности, быть не может. Что изменилось бы для «демократов», если б и правительство, и суд, и парламент заполняли бы нацисты? Что за радость коммунистам, если во всех ветвях – «демократы»?
Если же от абстракций перейти к реалиям и вместо «демократии» говорить о реально существующей практике власти и управления в «демократических странах», то я ничего против нее особо не имею. Существующая там власть (плутократия) есть одна из нормальных и естественных разновидностей власти, исторически вполне обусловленная и эффективная при определенных обстоятельствах и на определенном этапе. В идеократическую диктатуру она еще не превратилась, этот процесс только обозначился, и есть довольно много обстоятельств этому препятствующих (в США, например, даже существование настоящей свободы слова, чего нет в Европе), так что идеологический маразм «политкорректности» пока существует достаточно автономно от реальной жизни. Да, возможно, стокнувшись с реальными вызовами, и не успеет превратиться. Что же касается ее «всеобщности» и дальнейших перспектив – это можно обсуждать. Но как-нибудь в следующий раз.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →